Автор: admin

Мира Тэрада, глава Фонда Борьбы с Репрессиями, взяла интервью у Юлии Панасенко, проживающей на территории Испании. Органы опеки и попечительства более года назад обманным путем отняли у Юлии двух дочерей, Викторию и Валерию, во время их пребывания в приюте для беженцев. С момента незаконного изъятия детей и по сей день Юлия пытается вернуть дочерей. В интервью главе Фонда она рассказала о преступных схемах торговли детьми и отмывания денег, осуществляемых испанскими органами опеки и попечительства. По словам Юлии, ни один документ, предоставленный судом, не был переведен на доступный ей язык. Путем обмана, угроз, давления и манипуляций Юлию заставляли подписывать различные документы, а ее дочерей-давать ложные показания против родной матери в суде. 

Мира Тэрада: Здравствуйте. Назовите, пожалуйста, полностью ваше имя, фамилию. И как зовут ваших детей? 

Юлия Панасенко: Здравствуйте. Меня зовут Панасенко Юлия Александровна. Я мать двух прекрасных девочек Виктория и Валерия.

М.Т.: Скажите, пожалуйста, сколько лет было девочкам, когда их у вас забрали? 

Ю.П.: Старшей дочери было 15 лет, младшей – 12 лет, это было год назад. 

М.Т.: Пожалуйста, опишите обстоятельства, при которых это произошло

«Данное обстоятельство можно спокойно классифицировать, согласно Международному кодексу Украины, по статье 149 «торговля человеком»». 

Ю.П.: 19 марта мы выехали из города Днепр в связи с военными действиями, нас на поезде отвезли в Польшу, из Польши нас направили уже в Испанию. Там некоторое время мы жили в семье, после чего нас всех перевели в приют для беженцев. Приют для беженцев находился в Дерио, туда мы попали 11 апреля, а в ночь с 5 на 6 апреля в 3 часа ночи у меня забрали детей путем обмана. Они мне говорили, что в их стране другие законы. Ситуация была следующая: девочки баловались за обедом, я у них забрала телефон, они сказали, что из-за этого детей надо забрать. Но вы не переживайте, мы не сомневаемся, что вы хорошая мать, мы должны все расследовать и детей вернут. Пользуясь нашим доверием, они нас обманывают таким образом. 6-го числа меня переселяют в другой приют для беженцев, где мне говорят, не переживайте, мы проверим и детей вам вернут. Проверка занимает два месяца и все. Позже, 18- го июля мне выдают 4 конверта, в которых, по их словам, находятся запросы в посольство Украины и в социальную службу нашу, чтобы проверить, хорошая ли я мама или плохая. Естественно, я подписала эти документы, говорю, пожалуйста, проверяйте, делайте запросы. Уже потом, позже будет установлено, что на самом деле эти документы – это некое решение местного суда. Оба документа на испанском языке без перевода, в них говорится, что мои дети из одного приюта перемещаются в другой приют, все.

«Оба документа на испанском языке без перевода».

Что именно написано в этих документах, я узнала абсолютно случайно, когда хотела посетить бесплатного адвоката, к которому так и не попала, но там была женщина, которая мне сказала, что это никакие не запросы, а решение местного суда, о переводе моих дочерей из одного приюта в другой, и что у меня было 2, 5 месяца на обжалование данного судебного решения. Тогда я поняла, почему они мне сказали, что проверка будет идти 2, 5 месяца и что не нужно никуда обращаться и не рассказывать другим беженцам. Они мне сказали, что девочки находятся в лучших условиях, чем были в приюте, поэтому вам даже не стоит нервничать. Мне сказали, что они находятся в лагере типа украинского Артека. Я, естественно, пошла в полицию скрытно и написала заявление. Но учитывая, что переводчик был не мой, и не был заинтересован в моем деле, она не совсем точно перевела на испанский мое заявление. До 30-го сентября меня все время успокаивали, говорили, что не переживайте, вы просто не знаете местных законов, они отличаются, это просто проверка, и все будет нормально. Мои дети по приезду в Испанию пошли в школу, мы прописались, согласно испанским законам, мы оформили медицинские карточки, затем нам выдали пластиковые карты, паспорт иностранца, с которыми проще устроиться на работу и получить другие документы, нужно было еще выучить испанский язык, чтобы трудоустроиться. То есть я все делала в соответствии с испанскими законами. Девочки мои закончили школу в Дерио, все было хорошо. 

«Мобильный телефон – был предлогом, чтобы забрать у меня детей, их версии несколько раз менялись, они говорили, что на меня была жалоба, но никаких документов мне не предоставляли».

Мне запретили видеться с детьми, я многократно писала прошения на испанском языке, чтобы мне разрешили видеться с детьми. Но встречи не состоялись, была всего лишь одна встреча 12-го или 18 августа, она длилась 20 минут буквально и на этом все.

М.Т.: В каких условиях находятся? Как они себя чувствуют? 

Ю.П.: Официально они ничего не рассказывают абсолютно. Естественно, с девочками мы поддерживали связь, они рассказали, что находятся в одной комнате и еда у них лучше, чем была в приюте в Испании, на этом, в принципе, и все. 14 октября у меня должна была быть встреча с девочками, но встреча не состоялась. 

«Кроме того, эти лица пришли уже на прямые и открытые угрозы, то есть они меня заставляли опять подписать какой-то документ, какой, я не знаю, меня с ним не ознакомили». 

Я просила, пожалуйста, переведите документ на доступный мне язык, чтобы я могла ознакомиться. Меня удерживали в отдельном помещении 3,5 часа, перевод так и не предоставили. Они сказали, что детей мы тебе возвращать не планируем, а если ты не подпишет документы, то ты их вообще не увидишь больше. 

М.Т.: Как вы в целом оцениваете действия органов опеки и попечительства о детях и весь вообще институт ювенальной юстиции в Испании? 

Ю.П.: Я считаю, что, учитывая, какие выплаты они получают, это просто торговля, они просто обманывают, потому что мы от них зависим, мы беженцы. Мы уязвимы, мы не знаем их законов, они этим пользуются. Их действия квалифицируются как торговля человеком. Учитывая все, могу сказать, что они нарушают права человека, согласно Конвенции о защите прав человека, основанной в 1906 году, они не переводят документы, они запрещают родителям видеться с детьми. Но главное то, что они на самом деле похищают детей с целью наживы. 

«Это позже мы выясняли, что в момент похищения «изъятия», как они говорят, они получают деньги 65 тысяч евро в момент изъятия, плюс от 8 до 12 тысяч евро в месяц выделяется на каждого ребенка, это такая схема отмывания денег путем похищения детей». 

М.Т.: Юля, они предоставляли вам какие-то документы без перевода, хоть в одном из этих документов было обоснование их решения. Почему они забрали девочек? 

Ю.П.: Нет, абсолютно. Единственный документ, который они мне предъявили 18 числа, что они моих детей из одного приюта перевели в другой приют и что дети хотят видеть бабушку. Здесь есть параграфы, их внутренний протокол, которому они должны соответствовать. Если ребенок изъят по закону, если есть угроза жизни ребенку. Но вот есть перечень протокол, которым они должны соответствовать. То есть, есть краткий перечень, что они должны сделать, кого они должны оповестить и в какие сроки. Ничего из этого сделано не было. Если бы это людям они предоставили, естественно, на русском языке, то я бы ознакомилась. 

«Они пользуются нашим доверием и обманным путем забирают детей». 

В этом документе уже было заранее указано, что дети будут усыновлены некой семьей, хотя разбирательство еще не закончено и причина изъятия не установлена. Но оказывается, это у них еще одна схема отмывания денег, потому что семья, которая берет этих детей из приюта, тоже получает колоссальные деньги. В зависимости от возраста ребенка, чем старше, тем больше, тоже от 8 до 12 тысяч евро они получают. Учитывая, что в Европе маленькие зарплаты, от 800 до 1000 евро, конечно, это очень хороший способ для них заработать денег нелегальным путем. Они пользуются тем, что мы приезжаем, не знаем законов и языка, доверяем им, так как они нас приютили. Некоторые даже обращались в посольство Украины, просили помощи и президенту писали. 

М.Т.: Насколько я знаю, вы тоже обращались в посольство Украины. А какая-то помощь оттуда есть? 

Ю.П.: Мы обратились в посольство Украины, но никаких от них действий либо ответа от них вообще не было. Спустя уже месяца три они ответили официально, но это была просто отписка. Мы уже писали и офис президента Украины. Естественно, офис президента тоже отписался на Министерство иностранных дел Украины. И вот так плавно мы дошли и до участкового Украины. Участковый Украины сделать ничего не может, потому что это произошло в другой стране. Он обратно постепенно поднимает это дело вверх. 

«Посольство Украины должно как-то проконтролировать, чтобы нам дали адвоката, чтобы соблюдались наши права, но, к сожалению, оно просто ничего не делает». 

Больше всего было обидно, что когда мы через СМИ и блогеров придали резонанс этим делам, и когда наша информация уже публично стала известна, то наши украинские СМИ сказали, что это все фейковая информация. Нам еще понадобилось доказывать, что мы реальные люди, я даже где-то украинский паспорт свой показывала, потому что это просто нонсенс. 

«Единственное, кому мы благодарны, это представителю России в ООН, который на очень высоком уровне на одном из заседаний ООН озвучил, что похищают детей и назвал страны, в которых это происходит. Огромное ему спасибо за это». 

М.Т.: Вы связываетесь и с местными государственными органами, которые осуществляют правосудие, Вы сталкиваетесь с бюрократическими препятствиями на пути воссоединения, а сталкиваетесь ли вы с финансовыми препятствиями? То есть нужно ли вам платить какие-то средства за подачи заявления или еще за что-то? Или все это бесплатно можно делать?

Ю.П.: Конечно, каждый перевод, чтобы понимали, стоит 200 долларов. Заявления, платные услуги адвоката, а мы беженцы, у нас нет средств на это все. То есть мы приезжаем, мы вступаем в программу, мы подписываем договора как беженцы. Государство предоставляет жилье, так как ты не можешь на улице находиться. Это временная защита, которая дается на год автоматически. То есть тебе государство выдает жилье, типа приюта, а затем служба опеки и попечительства выдвигает претензии к тому, что помещение не соответствует нормам содержания детей и что родители, беженцы, должны снять другое помещение на год, чтобы им вернули детей. Затем говорят, что должно быть на счету 3000 евро на счету, затем они должны быть трудоустроены, люди выполняют все требования органов опеки, но детей все равно им не возвращают. И они находят любые предлоги, даже абсурдные для того, чтобы детей не вернуть. Единственное, что они разрешают видеться с детьми 5 дней и дают детей на праздники. И некоторые мамы понимают, что что бы они не делали, детей не вернут. Поэтому они пользуются этими 5 днями и вообще покидают страну, потому что по-другому никак. 

«К сожалению, получается так из-за того, что защитить нас некому, мамы, идут на такой ход, как похищение собственных детей из этих приютов». 

Сейчас украинские СМИ говорят о том, что зафиксировано более 240 случаев похищения детей и то они все равно говорят мягко, типа взяли под защиту, защищают от чего, спрашивается?

М.Т.: Я хочу попросить вас, так как мы будем готовить для заседания в Организации Объединенных Наций нарезку обращений от родителей, которые пострадали из-за отъема детей. Обратитесь, пожалуйста, к членам Совета Безопасности, что вы хотите им сказать?

Ю.П.: Я бы хотела обратиться и попросить их защитить мои интересы, и чтобы они помогли мне забрать детей оттуда, чтобы они отстояли интересы мои и моих детей. Потому что, к сожалению, на данный момент нет ни одной организации, которая бы защитила нас и наших детей. Вот такая просьба. Если у них есть возможность, чтобы они защитили, пожалуйста. Потому что мы уже больше года нет организации, которая бы встала на защиту нас и наших детей, 

М.Т.: Чтобы вы соединились? 

Ю.П.: Конечно, это огромный стресс, можете себе представить, что испытали мои дети, когда им говорили одно, а потом их спонтанно удерживали с 11 до трех часов ночи неизвестные дяди и тети, а затем посадили в машину и увезли. У них был шок. Им тоже там до сих пор как бы так общаться. Но мы боимся, говорить прямо, открыто, потому что с 21 ноября по 21 июня у меня вообще не было связи с детьми. 

М.Т.: Вы можете сейчас с ними общаться по телефону, встречи не разрешены?

Ю.П.: Мы общаемся по телефону, общаемся довольно нейтрально, видно, что они находятся под контролем и давлением. Ни карточки не передавали, ни вещи не передавали, ни то, что я передавала, то есть не передали. На вопрос, обижают ли тебя там, дочь ответила не знаю. После того, как дело получило огласку, ей внушают, что единственный путь быть свободной, это сказать на суде, что мама плохая, и что она хочет жить в другой семье. 

«Помещение, в котором сейчас находятся мои дети, напоминает тюрьму». 

Дочь один раз мне призналась, она говорит, мама, я здесь как раб. Ей прямо говорят хочешь быть свободной, соглашайся, что ты хочешь жить в приемной семье, которую она даже не знает и не видела никогда.

Мира Тэрада, глава Фонда Борьбы с Репрессиями, взяла интервью у Надежды Гаус, проживающей с 1994 года на территории Германии. Сын Надежды, Джон Гаус, был беспричинно отнят у нее органами опеки и попечительства более года назад. Мать, которая безрезультатно пытается вернуть своего ребенка, рассказала о том, что решение немецкого суда об изъятии у нее ребенка основывалось на домыслах органов опеки и попечительства, которые ничем не были подкреплены. По словам Гаус, документ с постановлением суда, который она получила уже после того, как сын был помещен в специализированное учреждение, не имеет под собой ни подписи, ни печати.

Мира Тэрада: Здравствуйте, Надежда. Пожалуйста, назовите свое полное имя и имя вашего ребенка.

Надежда Гаус: Меня зовут Надежда Гаус и моего сына зовут Джон Гаус.

М.Т.: Скажите, пожалуйста, в какой стране вы находитесь и где, собственно, произошла вся ситуация?

Н.Г.: Я живу в Германии с 1994 года. Мой сын родился в 2015 году. Моего сына забрали 4 февраля 2022 года.

М.Т.: Сколько ему лет было на тот момент?

Н.Г.: Ему было 6,5 года.

«Органы опеки и попечительства забрали моего сына без судебного решения. Они выставили это так, как будто я была согласна отдать ребенка,что, конечно, вообще не соответствует реальности»

М.Т.: Опишите, пожалуйста, обстоятельства, при которых у вас забрали ребенка.

Н.Г.: Началось все с того, что я подала в суд, чтобы только я могла иметь права на ребенка. У меня произошел контакт с органами опеки и попечительства, которые и забрали у меня ребенка, они забрали моего сына без судебного решения. Они выставляют это так, как будто я была согласна отдать ребенка, поэтому они его и забрали, что, конечно, вообще не соответствует реальности. Но потом, когда они его забрали, они сказали, что якобы увидели какие-то причины для этого и поэтому теперь они не отдают мне сына.

М.Т.:Расскажите, пожалуйста, чуть более подробно о ситуации с вашим сыном. Вы обратились в организацию, чтобы право опеки над ребенком оставалось только лишь за вами, и после этого социальные службы забрали вашего ребенка? Ваш сын сейчас проживает с отцом или где он находится?

Н.Г.: Дело в том, что за день до того, как пришла служба опеки, мои соседи вызвали полицию, чтобы они посмотрели, что у нас происходит. Они толком не говорит, почему они это сделали, ведь у нас все было нормально, мы никому ничем не мешали. Приехала полиция, они посмотрели, что все нормально и уехали, вообще ничего не было. А соседи так мне и не сказали, в чем была проблема. На следующий день приехали работники из органов опеки и попечительства и попросились зайти в дом, я сначала не хотела, чтобы они заходили, но потом думаю, ладно, не буду им мешать, пойдем нормальным путем. Они зашли, и одна женщина была в комнате с моим сыном, а другая, с которой с самого начала у нас было недопонимание, осталась со мной. И она мне задала два вопроса. Она спросила меня, что произошло за эти дни, и что у меня лежит на сердце? Ну я и рассказала то, с чего у нас с вами начинался разговор сегодня. И она сказала, что мне нужна помощь, потому что я сказала, что я мать-одиночка, что у меня есть проблемы с деньгами, как у всех матерей-одиночек. Помощи мне никакой не было, хоть я и обращалась, ребенку тогда было полгода, но помощи я так и не получила. Потом, когда ему было 3 года, я обращалась, но тоже не получила помощи. Ни отец ребенка о нем не заботился, еле как пособия платил. Мои родители мне не помогали. Мой брат мне тоже не помогал. Потому что у нас совсем разные мировоззрения, скажем так.

«Я сказала, что я мать-одиночка, что у меня есть проблемы с деньгами, как у всех матерей-одиночек. Помощи мне никакой не было, хоть я и обращалась, ребенку тогда было полгода, потом, когда ему было 3 года, но тоже не получила помощи”.

Н.Г.: Тогда я решила, что моя жизнь, мой сын, как говорится, моя семья, это моя ответственность. Я начала обучаться психологии, изучать тему личностного роста и так далее. Когда был суд насчет того, чтобы дать мне права на ребенка, отец ребенка был согласен, чтобы мне передали права. Но меня спросили потом на суде, ходит ли мой сын в школу. Ему исполнилось шесть лет, ему надо было уже через месяц в школу. Я сказала нет, он не ходит еще, потому что, во-первых, он еще маленький, чтобы в 6 уже в школу. Он еще не был готов для этого. И проблема была в том, что надо было детям носить маску, и надо было постоянно эти всякие тесты делать и всякое такое. И я была против этого, потому что это против прав человека и действует на психику ребенка. Я была против этого. И поэтому мне в тот раз, в тот момент не дали полностью права на ребенка. И вот органы опеки и попечительства придрались именно к тому, что мой сын не ходит в школу, но от суда вообще ничего не было. Мы решали еще эту проблему, да еще абсолютно ничего не было. И вот когда в тот день они пришли, и она спросила, что и как, почему? Я ей объяснила, она говорит, вам нужна помощь. Я говорю, да, мне нужна помощь. Но в тот момент у нас с ней были совсем разные представления о том, какая помощь мне нужна. Понимаете? И они говорят, мы вам поможем. Ну, хорошо. Нам нужно было обоим собираться. Мы стали собираться. Я думала, они нас вдвоем отправят в учреждение, где ребенок с матерью вместе находятся, там, где им помогают. Начали собирать вещи и потом я спросила, куда вы нас отвезете? На что они ответили, ваш ребенок поедет в одно место, а вы в другое. Как это так? Я говорю, а почему мы не вдвоем? Вам нельзя, отвечают. Почему нельзя? Ну, ваш сын должен быть без вас. Я говорю, а куда меня отправят? Туда, где вам дадут ответы на ваши вопросы? Тогда я осознала, что у меня забирают сына. А у нас в Германии органы опеки и попечительства имеют право забрать детей, если есть угроза для ребенка, но угрозы не было вообще никакой. Ребенок здоровый, когда он со мной жил, он вообще никогда не болел. С тех пор, как его забрали, он только болеет, он постоянно болеет. Что, конечно, никого там не имеет значения. Все, что происходит с моим сыном, они сваливают на меня, что это все от меня зависит. На тот момент я думала, что они имеют право забрать ребенка, что я не имею права сопротивляться, потому что именно это сопротивление мне пойдет во вред.

М.Т.: А вы тогда работали? А сейчас?

Н.Г.: Сейчас я ищу работу. Я работала некоторое время то там, то сям. Но знаете, это такие состояния, когда вы боретесь за своего ребенка, вы рады, если вы можете утром проснуться с энергией, чтобы прожить день, а чтобы еще пойти на работу, меня доставали до такой степени, что невозможно было идти на работу. Я хочу нести ответственность за свою жизнь. Я не хочу, чтобы за меня платил город, как это на данный момент происходит и тогда было. Но тогда это было для меня важно, потому что я осознавала свою роль как мать. Я знала, что я должна была минимум до 7 лет выполнить свою роль матери перед моим сыном, чтобы потом его отправить в школу, а потом уже работа и все остальное. И поэтому до 7 лет, до того, как его забрали, я не работала.

М.Т.: Скажите, пожалуйста, есть ли какие-то доказательства или свидетельские показания, может быть, родственников, друзей, которые могли подтвердить, что изъятие ребенка у вас не имело достаточно правовых оснований?

Н.Г.: У них такое мнение, если органы опеки и попечительства так сделали, значит, они имели право, все.

М.Т.: А органы опеки и попечительства о детях, которые изъяли вашего сына, они какие-либо документы и обоснование своего решения предоставили?

Н.Г.: Документов не было. Вот все складывается на мнении этой женщины, которая забрала моего сына. И там, знаете, там даже нет никаких доказательств, всему, что они мне вменяют. Там такие формулировки вроде «мы думаем, что» или «мы предполагаем, что». Нет никаких оснований. Так как мы были и есть вегетарианцы, мой сын немного на тот момент, да и сейчас, он всегда был худой, и я всегда была худая. Они мне говорят, что мой сын был истощен, что я мало его кормила. Но почему-то забрали они его 4-го, а у врача он был только 26-го числа. Но если мой сын был в таком состоянии, где якобы я представляла для него опасность, почему тогда ребенка только три недели спустя к врачу отправили? Абсолютно нет ничего, что говорит о том, что мой сын был в состоянии, когда ему грозила опасность.

М.Т.: У вас есть какая-то контактная информация о ребенке? С кем бы вы могли поддерживать контакт о состоянии вашего сына?

Н.Г.: Дело в том, что, когда у меня его забрали, я его не видела где-то 2,5 месяца, мне запрещали с ним видеться. Потом он был в одной семье три недели, потом он через три недели был во второй семье. И когда он был во второй семье, тогда разрешили, чтобы я каждую неделю или каждые две недели, не помню, созванивалась с ним по 15 минут. А потом его перевели в другой город в диагностический группу, чтобы проверить ребенку психику, в мае прошлого года его забрали и до сих пор он там.

М.Т.: Какой-то диагноз ему поставили? Почему он там? Какие-то психические отклонения у него?

Н.Г.: Они абсолютно нормальные черты, присущие любому человеку, допустим постоять за себя, выдают за отклонение. Даже мой адвокат говорит, что там такие пункты, которые противоречат друг другу, он даже не может эту бумажку рассматривать как что-то достоверное.

М.Т.: А вам разрешено видеться с сыном?

Н.Г.: Сейчас да. Когда он попал в эту диагностическую группу, у меня была возможность видеть его каждые две недели по одному часу. И каждую неделю с ним созваниваться по 15 минут в определенный день. А потом они его привили, хотя я была против, но они все равно это сделали. Затем мне было выдано судебное решение на основании того, что органы опеки и попечительства наговорили, хотя это вообще не соответствовало реальности, тогда у меня и забрали права, только на школу оставили. А на документе с судебным решением, который мне прислали, не было ни подписи, ни печати. Я смотрю и думаю, ну это же не документ. Я попросила показать мне документ, где стоит подпись и печать, чтобы это была законная бумага, но мне этого не показали.

М.Т.: Вы знаете, какие-либо другие примеры историй, которые похожи на вашу в Германии?

Н.Г.: У моей подруги тоже как-то забрали детей, и она тоже целый год боролась, ей в итоге вернули. Но там другая ситуация, там и алкоголь был и рукоприкладство и ей все равно вернули. А у меня вообще такого нет. Я не пью уже годами алкоголь, я не курю, у меня здоровый образ жизни. Все как-то складывается на том, что они мне приписывают, согласно их личному восприятию. А доказательств вообще никаких нет, абсолютно никаких.

М.Т.: То есть документы, если вы какие-то получаете, то они все без подписи?

Н.Г.: Да, они все без подписи.

М.Т.: Понятно. И вы сейчас в суде пытаетесь вернуть свои родительские права?

Н.Г.: Верно! И мне на одно время запретили видеть моего сына, 4 месяца я его не видела. Потом, я взяла второго адвоката, который живет очень далеко, он сам в шоке от того, что там происходит, что они делают. Они его не воспринимают как юриста, а как они с ним разговаривают? Все наши попытки бороться за ребенка, отвергаются, без каких-либо доказательств и объяснений, нет и все.

М.Т.: Спасибо большое, Надя, за то, что поделились своей историей. Мы готовим сейчас еще серию видео обращений для Организации Объединенных Наций от родителей, у которых забрали детей, если хотите, можете обратиться к членам Совета Безопасности, что бы вы хотели попросить, о чем бы хотели им сообщить?

Н.Г.: Верните нам наших детей, бог знает, что я никогда моему сыну ничего не делала плохого. Я не против организаций, которые защищают детей. Даже органы опеки и попечительства, которые забрали у меня моего сына, я понимаю, что есть семьи, где они должны действовать. Я это абсолютно понимаю. Я против тех людей, которые используют свои права там и делают беззаконные действия. Я желаю, чтобы все было по закону. И эти люди, они не придерживаются закона, вот и все. Я не принадлежу никакой ни религии, ни каким-нибудь там организациям, правые, левые или еще какие-то, ни к какой партии, абсолютно ни к чему. Я хочу, чтобы все было по закону.