Мира Тэрада, глава Фонда борьбы с репрессиями, взяла интервью у Лили Смит, ставшей жертвой ужасных медицинских экспериментов немецких врачей, и ее мужа Хьюго Смита. Правозащитница выяснила, как американская фармацевтическая компания проводит опыты над иностранцами и пожилыми людьми в Европе, как это связано с торговлей органами и почему семья Смит была вынуждена отказаться от немецкого гражданства для своего ребенка в страхе перед ювенальной юстицией в Германии.
Мира Тэрада: Добрый день, уважаемые Хьюго и Лили! Спасибо, что нашли время и согласились на интервью. Расскажите, пожалуйста, нашим зрителям и читателям свою историю.
Хьюго Смит: Моя жена попала в больницу с болью в связках. Её продержали в больнице две недели и затем отправили домой. Тогда ей сделали какие-то странные анализы. Мы не понимали, для чего они. Позже мы узнали, что ей ввели несколько тысяч миллиграмм гидрокортизона.
Введенный Лили объем препарата значительно превышал нормальную дозировку.
Ей дали палату с женщиной, которая сильно кашляла. Тогда была пандемия коронавируса, и мы не хотели, чтобы Лили была в одной комнате с этой женщиной. Нам объяснили, что у этой женщины была волчанка, и что Лили не могут дать другую палату, так как в больнице больше не было мест. В той же комнате были еще две женщины с кишечными инфекциями. Через две недели после возвращения домой Лили сильно заболела. У неё были те же симптомы, что у тех женщин. Мы считаем, что её намеренно заразили. Лили вернулась в больницу в Эмдене (Германия). У неё был сильный кашель и проблемы с кишечником. 2 февраля 2022 года её должны были перевести больницу Красного креста в Бремене, так как нам категорически не нравилось, как обращались с Лили в больнице Эмдена. Я говорил с ней по телефону 3 февраля и спросил про перевод в другую больницу. Лили сказала, что её перевели к комнату без окон и туалета. В комнате был только какой-то аппарат. Лили его сфотографировала, так как у неё было плохое предчувствие.
Лили Смит: 2 февраля в эту комнату привели группу студентов.
Х.С.: Четвертого февраля я не смог связаться с Лили. Пятого февраля мне позвонили из больницы и сказали, что она умирает. Мне сказали немедленно прийти в больницу. Уже на месте мне по-немецки сказали готовиться к похоронам Лили, так как они не могут ничего сделать. Когда я увидел Лили в больнице, она была вся в отеках. Я был в шоке. Я сделал несколько фотографий и связался с адвокатом. Как её состояние могло настолько ухудшиться в больнице за 1-2 дня?
Л.С.: Я говорила с мужем по телефону 2 февраля.
Х.С.: Да, мы несколько раз созванивались за эти дни. Я вернулся в больницу 9 февраля, чтобы забрать жену. Мне сказали, что её перевели в другую больницу. Я хотел поговорить с её врачом, но его не оказалось на месте.
Позже я выяснил, что Лили перевели в так называемую респектабельную исследовательскую университетскую больницу в Мюнстере. Её перевели туда без нашего разрешения. Мы ничего не подписывали.
Я стал выяснять, что произошло с моей женой. Я обнаружил, что в интернете были опубликованы медицинские данные Лили, и что по состоянию на 14 февраля 2022 года она была в коме. В опубликованных данных также говорилось, что моя жена участвовала в клинических испытаниях, связанных с заражением крови, почечной недостаточностью и легочной недостаточностью. Испытания проводи лились компанией CytoSorb. Позже я получил документы, из которых узнал, что у Лили было легочное кровотечение и полиорганная недостаточность. Это было официальное исследование и его результаты были опубликованы на сайте Clinicaltrials.gov. В документах по исследованиям было указано имя врача, с которым я не знаком. Еще через полгода я узнал, что этот врач вел клинические испытания, связанные с почечной и полиорганной недостаточностью.
Большинство пациентов, на которых проводились испытания, умерли.
Законом запрещено публиковать медицинские данные пациентов без их разрешения, но данные Лили все равно были опубликованы в интернете. Та группа исследователей также указала, что консультировалась с врачами из немецкой больницы Красного креста по вопросам состояния Лили. Я позвонил в больницу Красного креста, и мне сказали, что не имеют никакого отношения к этим исследованиям. Я по крупицам собирал информацию о произошедшем с Лили и выяснил, что её умышленно травили и вводили ей огромные дозы препаратов от болезней, которых у неё не было.
У Лили не было туберкулеза, но ей одновременно вводили 4 препарата от этой болезни.
Когда я начал обзванивать медицинские учреждения с вопросами по произошедшему с Лили, мне стали поступать угрозы из Италии. У меня там нет знакомых. Раньше я работал журналистом и видел много сомнительных вещей. Я провел расследование и выяснил, что эти клинические испытания CytoSorb спонсируются вооруженными силами США. Я также выяснил, что этот врач публикует свои исследования с 2015 года. Он пишет, что для успешного результата исследований у пациента обязательно должна быть почечная недостаточность. У моей жены не было почечной недостаточности. Мы ведем здоровый образ жизни. Не курим, не пьем.
Л.С.: У меня никогда не было проблем с почками.
Х.С.: 19 апреля я пошел в больницу и потребовал удалить данные Лили из интернета. После этого я получил письмо о том, что мне запрещено посещать эту больницу. Лили попытались выставить сумасшедшей, а меня – агрессивным. Это классическая тактика. Я уверен, что местные политики замешаны во всем этом.
В основном в такие исследования втягивают иностранцев и мигрантов, которые плохо говорят на немецком, а также пожилых людей.
В их случае можно всегда оправдаться различными осложнениями. Теперь мы живем в страхе.
М.Т.: Почему?
Х.С.: Выяснилось, что у CytoSorb есть филиал в Италии. Нам стали поступать звонки оттуда. Я разговаривал с директором местной криминальной полиции. Он просмотрел документы и сказал, что скорее всего, все это было заранее спланировано и что если это так, то это будет самый большой скандал в Северной Германии. Он также сказал, что у него нет юрисдикции для расследования этого дела. Он посоветовал нам быть осторожнее. В больнице Эмдена пропал телефон Лили и её медкарта. Я позвонил в больницу Мюнстера, и мне сказали, что у них нет её телефона. Позже я выяснил, что её телефон остался в Эмдене. Я позвонил в больницу и потребовал вернуть его. Я сказал им, что датчики GPS в телефоне показывают, что он в больнице. На следующий день мне позвонили из полиции и сказали, что телефон Лили случайно оказался у другого пациента.
Л.С.: Я была одна в палате.
Х.С.:
Когда нам вернули телефон Лили, я обнаружил, что на нем пытались поменять язык с английского на немецкий и что мои сообщения были удалены.
Я также выяснил, что врачи из Мюнстера были знакомы с врачом больницы Эмдена. Он взял у Лили множество анализов без нашего разрешения. Ей делали переливание крови и МРТ.
Л.С.: Когда я проснулась, мне первым делом попытались ввести какое-то вещество. Медсестра сказала, что оно влияет на мозг.
Х.С.: Да, когда я приехал навестить Лили, она вела себя и выглядела так, как будто её сбил грузовик. Её мыслительные процессы были сильно замедлены.
Л.С.: Я не могла говорить, но обнаружила, что могу писать сообщения на телефоне. Я написала медсестре заметку в телефоне, что не хочу, чтобы мне ставили этот препарат. Она насильно мне его ввела. Они издевались надо мной. Я слышала, что они говорили обо мне. Я понимаю немецкий.
М.Т.: Как вы сейчас себя чувствуете?
Л.С.: Мои пальцы и мои ноги распухли. Я чувствую себя так, будто у меня на шее удавка. У меня учащенное сердцебиение. Я с трудом двигаю руками.
Х.С.: Еще кое-что насчет телефона. Когда Лили писала мне сообщения, у неё была включена запись аудио. Я слышал, что врачи говорили про неё.
Л.С.: Они оскорбляли меня.
Х.С.: Они говорили на немецком и называли её грязной китаянкой. Один из врачей спросил: «Ты еще жива?». Другой врач при разговоре с ней пытался изобразить мексиканский акцент. Потом Лили на ломанном английском сказали, что ей введут успокоительное, так как у неё проблемы с психикой. Я позвонил в больницу и сказал, что слышал о том, что Лили хотят вводить успокоительные. Я попросил не вводить Лили ничего лишнего, в том числе успокоительные.
На следующий день врачи забрали у Лили телефон, избили её и привязали к кровати. Они отправили в суд документ о том, что я попросил сотрудников больницы привязать Лили к кровати для её же безопасности.
Они написали, что она якобы напала на медсестру и сломала какой-то аппарат. Естественно, она этого не делала. Посмотрите, какая она худая.
Л.С.: Они вводили мне много препаратов. Я даже написала заявление об отказе от этих инъекций. Мой муж тоже позвонил им и попросил не вводить мне лишние препараты, но они все равно ставили мне эти лекарства.
М.Т.: Как отреагировали врачи, когда вы впервые заявили об экспериментах над Лили?
Х.С.: Мы не обращались к врачам. Сначала мы связались с адвокатом, а затем с мэрией. Мы позвонили представителям одной из политических партий и отправили им копию этой информации. Нам никто не ответил. В полиции над нами просто посмеялись. Лили выжила лишь благодаря тому, что я позвонил в больницу и сказал, что её переведут в другой госпиталь. Мне ответили, что она вот-вот умрет. Я им сказал, что меня это не волнует и что я приеду с адвокатом. В итоге я забрал её оттуда.
Л.С.: Я писала ему, чтобы он забрал меня из того места.
Х.С.: На телефоне Лили они стерли это сообщение. На моем оно осталось. Я считаю, что местные власти вовлечены в это и пытаются скрыть эти махинации. Я обращался в министерство юстиции. Его сотрудница высмеяла нас.
Л.С.: Она поменяла все данные в документах: имена, даты и так далее.
М.Т.: Согласно отчетам, которые вы предоставили незадолго до интервью, американская компания CytoSorb тестирует свои препараты на пациентах, зачастую без их ведома. Как они оформляют это с юридической точки зрения?
Х.С.: Я проследил историю этой компании. Некоторое время назад они окрыли дочернюю компанию в Германии. На сайте CytoSorb указано, что все исследования проводятся в Берлине. Я еще нашел фотографии собственников этой компании с мистером Штайнером, Филиппом Ченом и принцем Филиппом. Очевидно, эти люди финансируют CytoSorb. В архивах сайта я нашел контракт, согласно которому медицинские организации могут проводить клинические испытания на базе CytoSorb, а эта корпорация берет на себя публикацию результатов исследований. Я обратился в Управление по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных средств (FDA). Я обращался в ФБР. Мне никто не ответил. Я связался с посольством Канады и сообщил об испытаниях над женой гражданина Канады. Я попросил посольство отправить запрос Королевской канадской конной полицией, так как даже на международном уровне публикация медицинской информации пациентов незаконна. Я не связывался напрямую с CytoSorb, потому что они бы попытались меня дискредитировать. Всю информацию, которую я вам отправлял, можно найти в открытом доступе. Единственное, я обратился в комиссию по рассмотрению жалоб в больнице, но её сотрудники очень агрессивно отреагировали.
М.Т.: Допускаете ли вы, что во взаимоотношениях американской фармакологической компании с европейскими подопытными замешана коррупция? Если да, то как сильно она распространена в Европе в целом?
Х.С.: Я провел это расследование только из-за того, что моя жена пострадала. На сайте clinicaltrials.gov я прочитал, что CytoSorb проводит исследования по всей Европе, но в основном в Германии. Я думаю, эти исследования широко распространены. Я также читал, что врачи получают различные привилегии за исследования на базе CytoSorb. Я считаю, что коррупция в этом деле широко распространена.
М.Т.: Вы также утверждаете, что ваша супруга стала «подопытным кроликом» из-за ее происхождения и цвета кожи. Действительно ли в Германии до сих пор распространены расистко-евгенические идеи нацистского прошлого?
Х.С.: То, что я скажу, может прозвучать совсем не дипломатично. Я на четверть немец. У меня есть родственники немцы. Так что я не просто иностранец, жалующийся на Германию. Я хорошо говорю по-немецки.
Я на 99% уверен в том, что евгеника в Германии до сих пор существует. Сейчас она выглядит по-другому, но суть осталась прежней. Даже если вы нарядите нациста в костюм клоуна, он так и останется нацистом.
Нацизм широко распространен. Он проник в систему здравоохранения. Я подозреваю, что в этом могут быть замешаны страховые компании. Многие беспокоятся о том, что нацизм может возродиться в Германии, но он не просто распространяется здесь, он уже укрепился в обществе. Думаю, как и в прошлом это спонсируется Америкой.
М.Т.: Связывались ли вы с европейскими и международными правозащитными организациями и судами? Удалось ли получить от них хоть какую-то помощь? Я не говорю о канадских властях, так как они отреагировали на ваши жалобы.
Х.С.: Я обратился в Европейское агентство лекарственных средств, но они ответили, что это не их юрисдикция. Мы боимся обращаться в больницу здесь. Мы не доверяем местным больницам. Я бы чувствовал себя увереннее в больнице любой другой страны.
М.Т.: Можно ли сказать, что эксперименты, проводимые над больными, каким-то образом связаны с торговлей органов?
Х.С.: Да. В этих исследованиях участвовал анестезиолог больницы Эмдена. Его работа не связана с болезнями легких, почек или аутоиммунными заболеваниями. В экспериментах еще участвовал доктор Корнелиус Фабер. Большая часть его работ посвящена пересадке почек. Я слышал истории пациентов-мусульман. Их родственникам сообщали о смерти, но не возвращали тела для похорон. Этих пациентов сразу кремировали.
Мы думаем, что врачи пытались отравить Лили и посмотреть, что из её органов они смогут использовать.
М.Т.: В одном из своих писем вы упоминали, что были вынуждены отказаться от немецкого гражданства для своего ребенка из-за многочисленных случаев насильного изъятия детей немецкими социальными службами. Что вам известно о масштабах данной проблемы?
Х.С.: Пару лет назад мы пожаловались на соседей, которые употребляли наркотики. Из их квартиры был запах, и мы не хотели, чтобы наш ребенок дышал этим. Мы пожаловались, и нам написала служба по работе с несовершеннолетними. Они хотели прийти к нам. Тогда была пандемия коронавируса. Моя жена только родила, и ей нужно было время на восстановление. Мне пришло письмо из социальной службы, в котором они предлагали отвезти ребенка на заправку и встретиться с ними там, если моя жена плохо себя чувствует. Это безумие просто. Я связался с посольством Канады. После этого нас стали запугивать. У меня есть запись разговора, где мне угрожают сотрудники социальной службы.
Я узнал, что в 2019 году в Германии 68 000 детей были изъяты из семей по ложным доносам. Большая часть этих детей так и не вернулись к своим родителям из-за того, что якобы постоянная смена семей нанесет травму ребенку.
Это огромный бизнес. На передаче ребенка на усыновление они зарабатывают по 3 000 евро в день. Это система. Хоть наш сын родился в Германии, мы отказались от немецкого гражданства для него, так как его могут забрать в любой момент. Даже вероятность вмешательства канадских властей не сильно спасла бы ситуацию. На нас подали жалобу и обвинили в том, что с нами ребенок в опасности, что он почти не ходит на улицу. Он родился во время пандемии, поэтому наши передвижения были ограничены. Потом они стали утверждать, что мы не знаем, как кормить ребенка молоком и как его мыть.
Л.С.: Как они могли узнать это?
Х.С.: Потом меня обвинили в том, что я кричу на ребенка. Наш адвокат запросил документы по этому делу, но социальная служба отклонила его запрос.
Л.С.: Тогда я только родила, и мне нужно было время на восстановление. Но меня лишают этого права и требуют, чтобы я выходила на улицу с ребенком. К обычным немкам не предъявляют таких требований, но меня как иностранку лишают таких прав.