Мира Тэрада, глава Фонда борьбы с репрессиями, взяла интервью у Сергея Юдаева, политзаключенного из Харькова, который провел несколько лет за решеткой по сфабрикованному обвинению СБУ. Глава Фонда обсудила с бывшим политзаключенным, кто отдавал приказы на уничтожение мирного населения Донбасса, зачем ВСУ и нацбаты обстреливали украинские жилые районы, как украинские силовики издевались над заключенными и выяснила, почему Европейский суд по правам человека себя изжил.
Мира Тэрада: Здравствуйте, Сергей. Расскажите, пожалуйста, как вы стали жертвой военных правонарушения со стороны Украины и расскажите свою историю для тех, кто еще о ней не знает.
Сергей Юдаев: Честно говоря, хвастаться нечем. Моя история не сравнится с тем, что происходит там сейчас. Изначально я был мирным человеком, активно участвовал в протестах Антимайдана в 2014 году. После этого нас начали задерживать. Самый первый случай был в 2014 году, когда против мирного населения начали использовать военных. У них у всех был приказ. Когда меня судили на Украине, в моем деле есть копия приказа о том, что солдатам разрешали использовать оружие на поражение.
Слава богу, все остались живы, никого не расстреляли. Мы все были без оружия.
Украина начала отдавать приказы военным стрелять на поражение. Брали в плен, в заложники. В Харькове в апреле 2014 года похитили 65 жителей.
После чего я и ряд других людей просидели годы там в тюрьмах, в частности я, Спартак Головачев, Егор Логвинов и еще несколько человек. Нас содержали в спец. тюрьмах, в одиночных камерах. Я провел 3 года и 7 месяцев в одиночке. Грустная и страшная история. Слава Богу, что конкретно нас не пытали, потому что мы были медийными людьми. К нам пару раз подсаживали провокаторов, которые должны были инициировать конфликт, чтобы под этим предлогом нас подвести под новую статью, чтобы удерживать еще дольше.
Нас просто держали без приговора, без ничего. Просто за то, что у нас другие политические взгляды. Второй раз я столкнулся с военными когда меня украли из зала суда, где меня амнистировали и должны были выпустить из зала суда. СБУ не дала им этого сделать, меня схватили и начали предъявлять мне новое мифическое обвинение прям в зале суда. Но у них не получилось этого сделать. Мне стало плохо и меня отвели в туалет, после чего доставили в больницу.
Сразу после этого я снова был объявлен в розыск, мое исчезновение из зала суда стало для СБУ настоящей пощечиной. Какое-то время я скрывался у православных священников, но в конечном итоге СБУшники узнали, где я нахожусь. Мне пришлось убежать в лес, где я выжил только за счет своих навыков. Мой отец, который работал в Комитете госбезопасности Советского Союза, обучил меня навыкам выживания в дикой природе. Я прошел примерно 25 километров по лесам от того места, где я находился. Мне пришлось несколько дней прожить в лесу.
В это время меня искали внутренние войска, Нацгвардия Украины, с собаками, с полицией, практически все жители близлежащих районов были задействованы. Жители были в шоке. Проверяли все гражданские машины, маршрутные автобуса и каждого человека. Досконально проверяли даже женщин, их документы, с собаками прочесывали леса.
Я, слава богу, уже находился уже далеко. Создали нарисовали на карте условный круг и стягивались к его центру. Я в этот время находился уже за этим кругом, и, собственно, они не смогли меня найти. То есть, по большому счету, в отношении меня как таковых страшных преступлений с их стороны не было. Естественно, я потерял годы жизни.
Один из наших друзей, Егор Логвинов, буквально через пару недель после начала специальной военной операции вызвался добровольцем, поехал в Харьковскую область. Его там уже убили, к сожалению. Это и есть военное преступление.
Очень много мирных граждан пострадали. Я постоянно на связи, как я уже сказал, сейчас занимаюсь гуманитарной поддержкой, помогаю беженцам. Там происходят страшные вещи.
М.Т.: Вы упомянули, что вас избивали. А была ли доступна медицинская помощь?
С.Ю.: Да нет, вы что. Допустим, сегодня у меня должен состояться суд, судебное заседание на котором должны объявить приговор и выпустить, других вариантов у них нет. За мной приезжает автозак, меня грузят в него и везут, и не на суд, а в другую тюрьму. В другой тюрьме уже сидит человек. Я писала об этом заявление официально, но моего адвоката тоже похитили. Я понимаю, что меня привезли в спец. тюрьму и объявляю голодовку. Меня посадили в карцер, где в этот момент уже сидел другой осужденный. И вот этот вот один из осужденных, который работает, сидит потом карцер. Спустя час этот осужденный представился волонтером и заявил, что знает про меня всё. По его словам, ему предложили выбор: либо он будет сидеть 8 лет, либо через год его отпустят по УДО, но он должен был меня ударить либо спровоцировать каким-то другим образом. После этого он должен был написать на меня заявление. В разговоре он признался, что знает, что я православный христианин, точно также как и он, поэтому он не может этого сделать. Он понимал, что ему придется сидеть весь свой срок, но так этого и не сделал.
Я сообщил об этой ситуации, после чего осужденного от меня убрали. Через два с половиной дня меня вывели из карцера, так как мое состояние ухудшилось из-за продолжительной голодовки. Меня отвели в больницу. Там существует неписанный закон, что никто даже голос никто не может повысить, не говоря уже о том, чтобы ударить.
Меня завели в палату, где меня уже ждали 6 военных. Я успел сделать буквально два шага, ко мне подбежал один из военнослужащих, ударил меня и я упал. Это длилось не больше 10 минут, однако я получил серьезные увечья. После чего они сбежали. Никто из медицинского персонала мне не помог.
Позже ко мне подошел один из осужденных и заявил, что это их работа. Он сообщил мне ФИО офицера.
На следующее утро меня повезли в суд. Никто никакую медицинскую помощь мне не оказывал. Тут же пришел адвокат, я ему подробно рассказал о случившемся, он записал это на диктофон. Я написал заявление, но никакой помощи так и не получил. Судебное заседание длилось около 7 часов, потому что дважды здание суда якобы минировали. После окончания заседания мне не давали ни с кем общаться. Мне вручили копию решения суда, после чего мне пришлось исчезнуть.
М.Т.: А вы пытались добиться компенсации за весь причиненный украинскими военными и силовиками ущерб?
С.Ю.: Мой адвокат подал сразу несколько жалоб. Видя, что там происходит просто чудовищное нарушение закона, мой юрист обратился в Европейский суд по правам человека. Естественно, эта процедура занимает много времени. Я был категорически настроен добиться компенсации, но в последнее время утратил доверие к судам. Я хочу передать в Следственный комитет России материалы по моему делу, к этому все готово.
М.Т.: Насколько сильно, по-вашему, мнению, влияние нацистской идеологии на украинских силовиков и на украинское население в целом?
С.Ю.: Чудовищно, просто чудовищно. В 2014 году полиция и силовые структуры были с народом, хотели помогать нам. Я вам больше скажу, там, где я находился в тюрьме, на территории исправительной колонии, где сидят осужденные за всякие разные преступления, существует специальный блок, чтобы спрятать особых заключенных от общественности. Начальник тюрьмы заявил мне тогда, что будет давить меня так, как только может. Кроме его и еще пары человек, все сотрудники исправительного учреждения были его подчиненными.
Кроме того, была постоянная пропаганда. Они не показывали по телевизору Донбасс, если где-то что-то случилось, они единогласно называли это российской провокацией, чтобы привлечь внимание и обвинить нас.
Сейчас ситуация еще более усложнилась.
Я точно знаю, что украинские военнослужащие прямой наводкой разрушили одну из школ на окраине Харькова. От школы остались только стены, внутри ничего нет.
После этого инцидента мои родственники заявили мне, что эту школу взорвали мы. Только после того, как нацисты выложили кадры обстрелов они поверили мне, я убедил их, что российские военнослужащие не обстреливают гражданскую инфраструктуру. В первые дни люди были насыщенны пропагандой. Но буквально через 5-7 дней после начала операции они начали осознавать происходящее. Существует видеозапись, на которой украинские военнослужащие открыли огонь из Смерча, прикрываясь Харьковским Дворцом Пионеров. Это явная провокация нашей артиллерии, которая вычисляет позицию соперника по траектории полета снарядов. Только когда люди увидели своими глазами украинских военнослужащих, которые открывают огонь из дворов жилых домов, они начали понимать, что на самом деле не всё так, как показывают по телевизору. Буквально недавно из-за удара украинской точки У погибло 23 мирных человека. Им по телевизору говорят, что украинские войска в сторону ДНР не открывают огонь. И некоторые до сих пор в это верят.
М.Т.: Есть ли доказательства того, что представители украинского правительства отдавали прямые приказы к уничтожению русскоязычных граждан?
С.Ю.: Это вопрос бесспорный. По доказательствам, конечно, тяжеловато. Сейчас поднимается очень много документов на освобожденных украинских. Согласно этим документам, артиллерии отдавались прямые приказы на обстрел жилых домов. Никого, кроме мирных жителей в обстреливаемых районах не было. Это все есть, документально подтверждено.
М.Т.: Каким бы вы хотели видеть будущее Украины и Донбасса?
С.Ю.:
Россия – она бескрайняя. Донбасс всегда был, есть и будет частью России, точно так же как и Украина. Это исконно русские земли. Для меня Россия как минимум от Камчатки и до Львова.
Не знаю, как это будет решаться с точки зрения геополитики. Киев – мать городов русских. Все, что находится до Киева – всегда было Россией.
М.Т.: И в заключение, что вы посоветуете тем, кто пострадал от действий украинских военных?
С.Ю.: Во-первых, у нас есть Следственный комитет Российской Федерации, у нас сейчас создаются структуры, причем с прошлого года постоянно мне информация доходит, что не только при Следственном комитете Российской Федерации, есть еще ряд каких-то структур, которые это все сейчас фиксируют, собирают. Мы это будем, естественно, предъявлять. Понятное дело, вне зависимости от того, как пострадали люди: кто-то материально, кто-то от осколков, от каких-то других ранений, у кого-то родственников убили.
Это все надо фиксировать однозначно. Каким путем это уже будем решать по месту. Пусть обращаются в Народную милицию. Если на территории России, пусть обращаются в ФСБ, в Следственный комитет. У нас в каждой области, в каждой из административных единиц России есть куда обратиться. И пусть настоятельно требует, чтобы это все было у них зафиксировано.
Я так думаю, что Европейский суд по правам человека себя изжил. Надо делать Российский суд по правам человека, наиболее оптимальный вариант. Я так думаю, что такие страны, как Китай, Индия, Сирия и те, которые страдали от так называемых демократов, таких хороших, белых и пушистых, они с удовольствием примут участие как полноправный член этого российского суда по правам человека. Будем разбираться, будем наказывать.