Андрей Бабушкин, российский правозащитник, общественный деятель, член Совета при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека, выступил на Международной конференции Фонда борьбы с репрессиями и медиагруппы «Патриот» «Пытки в правоохранительных системах современного мира: проблема и способы её решения» с докладом на тему «Ответственность представителей правопорядка за жестокое обращение с заключенными в России».
Ответственность представителей правопорядка за жестокое обращение с заключенными в России
Я являюсь членом Совета по правам человека при президенте Российской Федерации, в течение двух сроков был членом общественной наблюдательной комиссии города Москвы и в свое время в конце 90-х – начале 2000-х годов стоял у истоков общественного контроля в России, у истоков создания этих самых общественных наблюдательных комиссий.
Хочу напомнить, что Россия стала третьей страной мира после Пруссии, которая запретила пытки. Пруссия сделала это в 1754 году, Дания – в 1770 году, в России это было сделано секретным указом Екатерины Великой 8 ноября 1774 года. Мы в этот день можем отмечать день борьбы с пытками в России. Ну и потом этот указ уже открыто подтвердил 1701 году Александр I. В Америке ситуация была различная, различные штаты в разное время запрещали применение пыток, ну и первым штатом, сделавшим это, была Пенсильвания. Это был еще конец 18 века. Есть сегодня, к сожалению, в США, насколько я знаю, 3 штата, где до сих пор на законодательном уровне пытки не запрещены. Мы знаем, что в США был закон о военных комиссиях 2006 года, который установил, что американские военнослужащие в отношении комбатантов и нонкомбатантов за пределами США достаточно широко применяли пытки. В свое время в 2011–2014 годах я входил в состав Комиссии Суркова-Макфола. Мы пытались добиться сближения России и США, нахождения точек соприкосновения между гражданским обществом наших стран, и мне удалось посетить ряд американских тюрем.
Сразу хочу сказать, что я увидел там много полезного, много того, что потом было внедрено в российских тюрьмах, но вместе с тем меня поразили несколько моментов. Первый момент, я увидел спортивный зал, где во время переполнения тюрем, это, по-моему, была тюрьма графства Монтгомери. В этом спортивном зале буквально за год до нашего приезда спали 250 человек на двухъярусных кроватях. Когда уже мы приехали, этого не было. Может быть, они подготовились нашему приезду, но тюрьма была переполнена. Я увидел удивительную вещь, что в ряде тюрем запрещены были личные свидания, проходили краткосрочные свидания, но длительных свиданий не было. Я увидел, что были ситуации, когда люди находились в маленьких, просто крошечных карцерах. Когда мы спросили, есть ли там вентиляция, нам сказали, что вентиляция, конечно, есть. Мы просили включить её, но в течение часа почему-то включить не могли. Мы увидели нарушение переписки, что некоторые заключенные из других стран, в том числе мы увидели двух россиян, сообщили о том, что уже два месяца им вроде бы отправили письмо и это письмо не смогли получить. В тот момент мы не ставили перед собой задачу каким-то образом найти нарушения в американской тюрьме. Мы пытались найти то положительное, что мы могли бы использовать, и тот опыт, который могли бы дать США от нашей страны. Я должен сказать, что, насколько я понимаю, ситуацию в США, там, к сожалению, общественный контроль как таковой за тюрьмой отсутствует. То есть только в двух штатах, штате Нью-Йорк и штате Пенсильвания, если какие-то системы общественного контроля. В других местах такого общественного контроля нет.
Мне кажется, тогда мы выдвинули очень интересное предложение, чтобы американцы выявляли 10 самых плохих тюрем в России, чтобы их проверяли американские правозащитники вместе с нами, а 10 самых плохих американских тюрем проверяли бы российские правозащитники с американскими правозащитниками. Нам казалось тогда, что это может сблизить стандарты, может создать ситуацию, когда возникнет некое общее понимание, что является нарушением прав человека. К сожалению, тогда обе страны на эти действия не пошли. Что нас поразило в американских тюрьмах, так это крайнее переполнение. Когда мы были там последний раз в 2014 году, мы узнали о том, что верховный суд США даже вынес в отношении двух штатов санкции, если в они в течение ближайших двух лет не сократят количество заключенных на 150 тысяч человек, то в отношении этих штатов будут применены финансовые санкции, и штаты были вынуждены сокращать.
На сегодняшний день США действительно является страной с одной из более высоких численностью заключенных. Поразил нас и закон, который запретил в целом ряде штатов, в том числе в штатах, тюрьмы в которых были переполнены, это Калифорния и Техас. За каждый за третье умышленное преступление предусматривали пожизненное лишение свободы или очень большие сроки. Это то, от чего мы ушли. Если вы помните, у нас был пункт в части четвертой статьи 158, который говорил, что, что бы ни украл человек в третий раз, он получает до 10 лет лишения свободы. Наоборот, мы пришли к выводу о том, что нельзя так формально всех стричь под одну гребенку. В 2003 году эта норма была отменена в уголовном кодексе РФ, а в США, наоборот, законы шли по пути ужесточения наказания. Я должен сказать, что, с моей точки зрения, очень важно, чтобы в каждой стране, в том числе в нашей стране и в США, действовал национальный превентивный механизм. Это механизм Конвенции ООН против пыток, который предусматривает, что есть некая общественно-государственная сила, которая не просто вмешивается в ситуацию, когда пытки уже применены, жестокое обращение случилось, а которая позволяет их предотвратить. Понятно, что есть определенный круг мест, где такие пытки могут применяться. Вряд ли их применят в столовой или в школе, в детском доме, в психоневрологическом диспансере. В тюрьме, в отделе полиции, конечно, такая опасность носит повышенный характер в силу повышенной эмоциональной агрессивности участников контакта в этих учреждениях в силу закрытости. Насколько я понимаю, в США тоже, к сожалению, нет национального превентивного механизма, хотя мы в России сделали в этом плане, я считаю, большой шаг. Наш уполномоченный по правам человека поддержал создание этого механизма. Я надеюсь, в ближайшее время такой механизм будет создан.
И еще, коллеги, я хотел бы подчеркнуть такой важный момент. Мне кажется, очень важно работать над тем, чтобы были созданы единые стандарты понимания, что такое пытки и как с ними бороться. Возможно, имеет смысл провести большой международный форум различных стран мира, которые обеспокоены этой проблемой, а я думаю, что большинство стран мира этим обеспокоено, и просто рассказать про две вещи: какие проблемы есть у страны в борьбе с пытками и какие успехи есть у страны в борьбе с пытками. Я убежден, что, наверное, на 99% наших вопросов в случае проведения такого форума мы сможем получить ответ и сможем понять, что нам делать для того, чтобы победить пытки.
Пытки, как мы прекрасно понимаем, имеют самые различные причины, начиная от коррупции, когда люди хотят получить деньги, заканчивая тем, что просто сотрудник сорвался с катушек. Он не проходит профессиональную реабилитацию, только социологическую, у него происходит профессиональная деформация, и он смотрит на весь мир как на врагов. Я знаю, что за последние 50 лет многие страны накопили довольно-таки большой серьезный опыт, в том числе и наша страна, Российская Федерация, нам есть чем поделиться. Друзья, извините, что я так коротко сегодня выступаю. Я с удовольствием бы посетил американские тюрьмы и посмотрел бы как там сегодня обстоят дела. Последний раз я был в них увы почти 8 лет тому назад.
ВОПРОСЫ ОТ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ СМИ:
Дмитрий, «Экономика сегодня»: Вы упомянули, что в трех штатах США во время вашей поездки были еще законодательно в принципе разрешены пытки. Как это с точки зрения закона осуществлялось? Был какой-то закон, разрешающий определенные действия, или это просто не запрещалось и сотрудникам правопорядка давалась воля в этом отношении? Спасибо.
Андрей Бабушкин: Они не были разрешены, они не были запрещены. Когда мы беседовали с нашими коллегами американскими правозащитниками, они рассказали нам, что в трех штатах, федеральном округе Колумбия и Пуэрто-Рико пытались найти нормативные акты, запрещающие применение пыток. Потому что одно дело, когда речь идет об американской Конституции, ну понятно, что она носит достаточно рамочный характер, что необходимы какие-то местные механизмы, которые бы боролись с пытками. Как они сообщили, это был, наверное, 2014 год, они не смогли найти ни одну норму. Один штат, по-моему, это была Флорида. Если мне память не изменяет, штат благополучный, где жалоб на пытки, по их мнению, не поступало. Но вот такая проблема была. То есть суды напрямую применяют Конституцию. Они людей ответственно за пытки привлекали, а в остальном, конечно, этого делать не удалось. Там еще очень важный момент: в минюсте США есть специальное подразделение – Управление по борьбе с пытками. Мы радовались, когда узнали, что они будут приезжать в тюрьмы, там работать по 10-15 дней, потом публиковать доклады. Но когда мы узнали масштабы их деятельности, выяснилось, что они охватывают в год всего 50 учреждений. Такой глубины и широты контроля, который, наверное, нужен был бы им, добиться, к сожалению, не удалось.
Иван Мельников: Андрей Владимирович, рад вас видеть. Я хотел бы у вас уточнить. Мы с вами в том числе неоднократно посещали и проверяли российские тюрьмы. И действительно, я знаю, что после этого грандиозного скандала с пытками в России в ряде учреждений вы выезжали соответственно на места, в том числе и в ОТБ 1. Я бы хотел уточнить: на сегодняшний день какие есть, на ваш взгляд, сдвиги в этом направлении, в борьбе именно с пытками, и что удалось сделать, что еще предстоит? Как вы считаете, где можно что-то улучшить именно в этом формате?
Андрей Бабушкин: Вы знаете, ответ занял бы большую часть времени нашей конференции. В Саратове действительно удалось добиться возбуждения 12 уголовных дел. Около 20 человек, ответственных за пытки, в том числе начальник учреждения, начальник отдела учреждения сегодня находятся под стражей. Кстати, во время посещения СИЗО мы их навещали, разговаривали с ними. В Саратове ситуацию, как мне кажется, удастся исправить, хотя в Саратове она носила многолетний характер. Это был не год и не два, 10 лет назад, когда поменялось руководство, начали появляться позитивные тенденции. А вот в Иркутске ситуация неблагоприятная. Следствие идет очень вяло. Людей, которые говорят, что их насиловали, потерпевшими не признают или признают потерпевшими, но никаких действий не проводят. То есть здесь необходима единая государственная политика. И сегодня министерство юстиции России пытается эту политику осуществить. В частности, под руководством министра Чуйченко разработана дорожная карта борьбы с пытками. Она предусматривает комплекс мер как законодательного, так и непосредственно воспитательного характера. И я вхожу в состав этой рабочей группы. Всего четыре правозащитника из 13 членов этой рабочей группы. Я очень надеюсь, что этот год для нас в борьбе с пытками будет переломным. Но мы должны понимать, что это большая страна, очень мало из Москвы хотели бороться с пытками. То есть необходимо менять культуру и менталитет сотрудников. А делать это можно, только если мы выйдем на высокий культурно-интеллектуальный уровень этих сотрудников. Должны быть люди, которые просто понимают тот вред, тот ужас, который несут пытки. Часто у них бывает ситуация простая, когда они думают, что пытают в государственных интересах, что это злодей, плохой человек, он кого-то убил, изнасиловал, зарезал. И то, что он его пытает как бы восстанавливает справедливость, что не смог обеспечить суд. Чем выше уровень культуры сотрудника, тем меньше такого рода эксцессы. Но вообще у нас примерно около 150 предложений по борьбе с пытками.
Иван Мельников: Как вы считаете, Андрей Владимирович, общественный контроль независимый. Я знаю, что вы стояли у истоков. Насколько важную роль он будет играть в России в борьбе с пытками?
Андрей Бабушкин: В любой стране будет играть ключевую роль. Государственный ведомственный контроль без общественного контроля это как табуретка на двух ножках. Она не устоит.